Воспоминание о друзьях детства
СТРАСТИ ПО НАЛИМУ
Памяти друзей детства.
Соловей, Сережа, Гока, Толик и я. Нас было пятеро четырнадцатилетних мальчишек-одноклассников, коих объединяла общая страсть – рыбалка. Четверо – откровенная безотцовщина и только у меня полный набор. Шел 1968 год, время нынче уже далекое, для кого-то доброе и спокойное, для кого-то злое и трудное. Тут ни прибавить, ни убавить. Не скажу, чтобы нас совсем не волновали девчонки, но такая вещь, как рыбалка, была, цитируя одного классика, посильнее, чем «Фауст» Гете. А приобщались мы к серьезной ловле через налима. Почему? Не знаю, так сложилось.
Всякая рыбалка начиналась, естественно, с заготовки червей, которых всей компанией копали у Толика на огороде, - он один жил в собственном доме. На месте уже убранной картошки черви попадались знатные, толстые, упругие с желтоватым колечком на теле. Гляди, гляди какой красавец - вопили мы, разбирая как куры очередной, вывернутый лопатой ком глинистой земли.
Закидушки у нас были простые, без излишеств, но налим других и не требовал. В субботу, если не было дождя, вся компания собиралась на остановке в условленное время. Нужно было доехать до конечной, а там пешочком километров пять. За разговорами дорога пролетала незаметно, да и вообще в таком возрасте это не расстояние. Расставлялись перед темнотой строго «по уставу». Твоя, моя, Сережина, Сашкина и так далее, пока вся снасть не оказывалась заброшенной с выгнутой широкой дугой каменицы. Закидушки отмечались обрывком газеты, прутиком или горкой камней. Под клич – все за дровами – расползались по кустам и обрывам за сушняком. И вот уже костер, и варево кипит, и нехитрые припасы разложены на расстеленной клеенке. Сало, хлеб, огурцы соленые да яйца вареные – самая рыбацкая еда. Ни вина, ни водки мы тогда не пили. Возраст, конечно, но и потребности не было. Вот сигареты покуривали, был грех.
Тарахтел вверх по реке на дюральке бакенщик, зажигая на створных столбах керосиновые лампы, но нас он не волновал. Врагами нашими были буксиры-катера, идущие вниз по течению с караваном груженных песком барж. За последней баржей тянулись два троса с грузами, чтобы на поворотах днепровских не сильно заносило хвост каравана. Вот эти-то грузы, если прозеваешь, рвали наши донки как нитки, а остаться без снастей в начале ночи жутко обидно. Услышав натужное тарахтенье буксира, неслись мы к реке и лихорадочно выматывали на берег драгоценные свои закидушки.
Просидев у костра час, компания отправлялась на проверку. Каждый выматывал свою, кто-то светил фонариком, остальные ждали. Кажется что-то есть, тяжело идет – сообщал очередной пацан. Палку зацепил или траву – обязательно брякнет кто-то. Сам ты трава, я же слышу, дергает – огрызается очередник. В желтом пятне фонарика появлялось светлое пузо налима. Есть – орал счастливец, я же говорил - дергает, а ты трава, трава. Рыбу мы складывали в один пакет или сумку. Не заведено у нас было рассовывать ее по личным мешочкам. Натаскав к костру соломы, устраивались, как могли, у огня, смотрели на звездное небо, на далекое зарево над городом, на искры, высоко взлетающие над костром. Если засветло удавалось накопать в глее между плетнями веретенки, по нашему сиклы, то наживляли и ее. В этом случае периодически влетал на закидушки годавль, под утро щучка, по весне - язь. Когда ночи становились совсем холодными, то рыли в соломенных скирдах на лугу нору на всех с узким лазом, который, залезая внутрь, затыкали. В норе было совсем тепло, пахло прелой соломой, мыши шуршали над ухом, а за шиворот сыпалась труха. Вылезать из теплой норы на проверку донок не хотелось, и отправляли по очереди двоих. Оставшимся всегда казалось, что их очень долго нет, но, в конце концов, гонцы возвращались. Сначала через соломенную затыку слышалось невнятное бубнение, - это гонцы искали лаз, потом пробивался свет фонарика и показывалась голова в старой зимней шапке. Много лет спустя, глядя по телевизору, как космонавты переходят из корабля на орбитальную станцию, я всегда вспоминал этот момент.
А еще мы говорили. Мы строили планы будущих рыбалок и походов, говорили о войне, которой не видели, о звездах, ракетах, велосипедах и сотнях других вещей, занимающих умы обыкновенных мальчишек. Болтать обо всем в пахучей соломенной темноте было здорово, а еще было то, о чем мы тогда не задумывались, но ощущали подспудно неопытными мальчишескими душами. Впереди была длинная жизнь и огромный неизведанный мир.
Недавно, перечитывая «Путешествие на Кон-Тики» Тура Хейердала, я наткнулся на удивительную фразу. Вспоминая о том, как затерянные где-то посреди Тихого Океана, на маленьком бальзовом плоту, они чувствовали одно и то же. Мир был прост – пишет Хейердал. Океан под тобой и огромное звездное небо над головой. И было совершенно безразлично – который сейчас год, каков курс доллара и сколько «Оскаров» отхватит очередной американский боевик. Мир был прост той великой простотой, что живет в нас под слоем повседневной суеты. Мы не переплывали океан, но, потом, неделями сплавляясь по родным белорусским рекам и речушкам, не раз испытывали похожие чувства, и, уже повзрослевшие, видели, как меняются глаза за время похода, словно речная вода вымывает из них городскую суету и ворох привычных, но зачастую бестолковых забот.
На реке или в лесу сухие носки, наличие соли, дров, обычной алюминиевой ложки или острого ножа гораздо важнее навороченной электроники и других современных прибамбасов. Конечно же, тогда мы об этом не думали – мы просто жили, смеялись, мечтали, рыбачили. Но как же много значил для нас опыт этих лет. И тогда и сейчас приходилось мне встречать людей, для которых разжечь костер, устроить из лапника постель, поставить палатку – было задачей неразрешимой. А уж приготовить еду на костре, соорудить шалаш или навес от дождя … Они терпеливо ждут, когда остальные принесут дров, обустроят лагерь, накормят. За водой для ухи их лучше не посылать – потом приходится долго сушить их одежку у костра. Смотришь и думаешь – с виду вроде мужик и уже добрую часть жизни прожил … Ну, да ладно, вернемся к нашим налимам.
Утром, красными и задубевшими от холодной воды пальцами сматывались донки. Пойманная рыба раскладывалась на пять кучек и кто-то один, отвернувшись, отвечал на вопрос – кому? – Сереге, Пашке, Толику… Никому не было обидно, и каждый привозил домой свою долю рыбы. Хотите - верьте, хотите - нет, но этот мальчишеский честный обычай мы сохранили до конца. Почему до конца? Да потому, что из пятерых на этом свете осталось только двое. И когда навалится хандра или тоска, одолеют болезни, говорю сам себе – чего ты ноешь, пацанов - уж столько лет как нету, а ты все топчешься и рыбу ловишь, вот только делить ее не с кем. Нет моих пацанов, светлая им память.
И еще о чем хочется сказать. Возможно, мы были не типичной компанией, но именно рыбалка, общая страсть сохранила в нас трепетное отношение к природе, ко всему живому. Никто из нас не пошел по пути криминала, сонного равнодушия. Все мы состоялись как личности. А дети наши теперь совсем другие - компьютерные какие-то, домоседы. Не сумели воспитать? Да ведь и нас никто особо не воспитывал. Время, что ли, изменилось так резко и непредсказуемо? Не берусь судить.
Павел Гвоздев (повилас), г. Могилев.
teoretik (владимир дуюн)
- Паша написал ты так здорово,что кажется сам в стогу ночую,
а ведь налима ловил только по льду.
Молодец,пиши,получается.
sergey69 (Сергей Чепурко)
- Красиво.Душевно.Так похоже на моё пацанство"...
Спасибо.
hudognik (Игорь)
- Действительно, написано как исповедь, как подведение итогов большого этапа пройденного жизненного пути, как извинение перед друзьями за то, что их уже рядом нет - светлая им память. Все настолько душевно и располагающе, что хочется каким-то образом принять во всем этом участие. Поймал себя на том, что прошло много времени после прочтения, которое пролетело как миг, за который сам успел окунуться в свое далеко не радужное детство. Вера в то, что завтра будет лучше, чем сегодня помогала преодолевать трудности и по прошествии стольких лет сохранить достоинство Человека.
Спасибо, Павел, за эти ностальгические ощущения.
Stepan (Юрий Вахонин)
-![]()
Павел, ты настоящий писатель! Напиши еще что-нибудь!
Zhurov (игорь)
- Хочется цитировать Художника, ну, может, чуть менее многословно. Но суть та же, поэтому не буду повторяться. Зрелость, наверное, потому и мудрее юности, что умеет подводить итоги и делать выводы.
"
СТРАСТИ ПО НАЛИМУ
Памяти друзей детства.
Соловей, Сережа, Гока, Толик и я. Нас было пятеро четырнадцатилетних мальчишек-одноклассников, коих объединяла общая страсть – рыбалка. Четверо – откровенная безотцовщина и только у меня полный набор. Шел 1968 год, время нынче уже далекое, для кого-то доброе и спокойное, для кого-то злое и трудное. Тут ни прибавить, ни убавить. Не скажу, чтобы нас совсем не волновали девчонки, но такая вещь, как рыбалка, была, цитируя одного классика, посильнее, чем «Фауст» Гете. А приобщались мы к серьезной ловле через налима. Почему? Не знаю, так сложилось.
Всякая рыбалка начиналась, естественно, с заготовки червей, которых всей компанией копали у Толика на огороде, - он один жил в собственном доме. На месте уже убранной картошки черви попадались знатные, толстые, упругие с желтоватым колечком на теле. Гляди, гляди какой красавец - вопили мы, разбирая как куры очередной, вывернутый лопатой ком глинистой земли.
Закидушки у нас были простые, без излишеств, но налим других и не требовал. В субботу, если не было дождя, вся компания собиралась на остановке в условленное время. Нужно было доехать до конечной, а там пешочком километров пять. За разговорами дорога пролетала незаметно, да и вообще в таком возрасте это не расстояние. Расставлялись перед темнотой строго «по уставу». Твоя, моя, Сережина, Сашкина и так далее, пока вся снасть не оказывалась заброшенной с выгнутой широкой дугой каменицы. Закидушки отмечались обрывком газеты, прутиком или горкой камней. Под клич – все за дровами – расползались по кустам и обрывам за сушняком. И вот уже костер, и варево кипит, и нехитрые припасы разложены на расстеленной клеенке. Сало, хлеб, огурцы соленые да яйца вареные – самая рыбацкая еда. Ни вина, ни водки мы тогда не пили. Возраст, конечно, но и потребности не было. Вот сигареты покуривали, был грех.
Тарахтел вверх по реке на дюральке бакенщик, зажигая на створных столбах керосиновые лампы, но нас он не волновал. Врагами нашими были буксиры-катера, идущие вниз по течению с караваном груженных песком барж. За последней баржей тянулись два троса с грузами, чтобы на поворотах днепровских не сильно заносило хвост каравана. Вот эти-то грузы, если прозеваешь, рвали наши донки как нитки, а остаться без снастей в начале ночи жутко обидно. Услышав натужное тарахтенье буксира, неслись мы к реке и лихорадочно выматывали на берег драгоценные свои закидушки.
Просидев у костра час, компания отправлялась на проверку. Каждый выматывал свою, кто-то светил фонариком, остальные ждали. Кажется что-то есть, тяжело идет – сообщал очередной пацан. Палку зацепил или траву – обязательно брякнет кто-то. Сам ты трава, я же слышу, дергает – огрызается очередник. В желтом пятне фонарика появлялось светлое пузо налима. Есть – орал счастливец, я же говорил - дергает, а ты трава, трава. Рыбу мы складывали в один пакет или сумку. Не заведено у нас было рассовывать ее по личным мешочкам. Натаскав к костру соломы, устраивались, как могли, у огня, смотрели на звездное небо, на далекое зарево над городом, на искры, высоко взлетающие над костром. Если засветло удавалось накопать в глее между плетнями веретенки, по нашему сиклы, то наживляли и ее. В этом случае периодически влетал на закидушки годавль, под утро щучка, по весне - язь. Когда ночи становились совсем холодными, то рыли в соломенных скирдах на лугу нору на всех с узким лазом, который, залезая внутрь, затыкали. В норе было совсем тепло, пахло прелой соломой, мыши шуршали над ухом, а за шиворот сыпалась труха. Вылезать из теплой норы на проверку донок не хотелось, и отправляли по очереди двоих. Оставшимся всегда казалось, что их очень долго нет, но, в конце концов, гонцы возвращались. Сначала через соломенную затыку слышалось невнятное бубнение, - это гонцы искали лаз, потом пробивался свет фонарика и показывалась голова в старой зимней шапке. Много лет спустя, глядя по телевизору, как космонавты переходят из корабля на орбитальную станцию, я всегда вспоминал этот момент.
А еще мы говорили. Мы строили планы будущих рыбалок и походов, говорили о войне, которой не видели, о звездах, ракетах, велосипедах и сотнях других вещей, занимающих умы обыкновенных мальчишек. Болтать обо всем в пахучей соломенной темноте было здорово, а еще было то, о чем мы тогда не задумывались, но ощущали подспудно неопытными мальчишескими душами. Впереди была длинная жизнь и огромный неизведанный мир.
Недавно, перечитывая «Путешествие на Кон-Тики» Тура Хейердала, я наткнулся на удивительную фразу. Вспоминая о том, как затерянные где-то посреди Тихого Океана, на маленьком бальзовом плоту, они чувствовали одно и то же. Мир был прост – пишет Хейердал. Океан под тобой и огромное звездное небо над головой. И было совершенно безразлично – который сейчас год, каков курс доллара и сколько «Оскаров» отхватит очередной американский боевик. Мир был прост той великой простотой, что живет в нас под слоем повседневной суеты. Мы не переплывали океан, но, потом, неделями сплавляясь по родным белорусским рекам и речушкам, не раз испытывали похожие чувства, и, уже повзрослевшие, видели, как меняются глаза за время похода, словно речная вода вымывает из них городскую суету и ворох привычных, но зачастую бестолковых забот.
На реке или в лесу сухие носки, наличие соли, дров, обычной алюминиевой ложки или острого ножа гораздо важнее навороченной электроники и других современных прибамбасов. Конечно же, тогда мы об этом не думали – мы просто жили, смеялись, мечтали, рыбачили. Но как же много значил для нас опыт этих лет. И тогда и сейчас приходилось мне встречать людей, для которых разжечь костер, устроить из лапника постель, поставить палатку – было задачей неразрешимой. А уж приготовить еду на костре, соорудить шалаш или навес от дождя … Они терпеливо ждут, когда остальные принесут дров, обустроят лагерь, накормят. За водой для ухи их лучше не посылать – потом приходится долго сушить их одежку у костра. Смотришь и думаешь – с виду вроде мужик и уже добрую часть жизни прожил … Ну, да ладно, вернемся к нашим налимам.
Утром, красными и задубевшими от холодной воды пальцами сматывались донки. Пойманная рыба раскладывалась на пять кучек и кто-то один, отвернувшись, отвечал на вопрос – кому? – Сереге, Пашке, Толику… Никому не было обидно, и каждый привозил домой свою долю рыбы. Хотите - верьте, хотите - нет, но этот мальчишеский честный обычай мы сохранили до конца. Почему до конца? Да потому, что из пятерых на этом свете осталось только двое. И когда навалится хандра или тоска, одолеют болезни, говорю сам себе – чего ты ноешь, пацанов - уж столько лет как нету, а ты все топчешься и рыбу ловишь, вот только делить ее не с кем. Нет моих пацанов, светлая им память.
И еще о чем хочется сказать. Возможно, мы были не типичной компанией, но именно рыбалка, общая страсть сохранила в нас трепетное отношение к природе, ко всему живому. Никто из нас не пошел по пути криминала, сонного равнодушия. Все мы состоялись как личности. А дети наши теперь совсем другие - компьютерные какие-то, домоседы. Не сумели воспитать? Да ведь и нас никто особо не воспитывал. Время, что ли, изменилось так резко и непредсказуемо? Не берусь судить.
Павел Гвоздев (повилас), г. Могилев.
teoretik (владимир дуюн)
- Паша написал ты так здорово,что кажется сам в стогу ночую,
а ведь налима ловил только по льду.
Молодец,пиши,получается.
sergey69 (Сергей Чепурко)
- Красиво.Душевно.Так похоже на моё пацанство"...
Спасибо.
hudognik (Игорь)
- Действительно, написано как исповедь, как подведение итогов большого этапа пройденного жизненного пути, как извинение перед друзьями за то, что их уже рядом нет - светлая им память. Все настолько душевно и располагающе, что хочется каким-то образом принять во всем этом участие. Поймал себя на том, что прошло много времени после прочтения, которое пролетело как миг, за который сам успел окунуться в свое далеко не радужное детство. Вера в то, что завтра будет лучше, чем сегодня помогала преодолевать трудности и по прошествии стольких лет сохранить достоинство Человека.
Спасибо, Павел, за эти ностальгические ощущения.
Stepan (Юрий Вахонин)
-
Zhurov (игорь)
- Хочется цитировать Художника, ну, может, чуть менее многословно. Но суть та же, поэтому не буду повторяться. Зрелость, наверное, потому и мудрее юности, что умеет подводить итоги и делать выводы.
"
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии
